Тоцкий набат

 Оренбуржье. Станция Тоцкая, едва обозначенная на крупномасштабных топокартах точка в бескрайних просторах Предуралья. Пятью километрами северо-восточнее начинается крупнейший советский военный полигон — 25 тысяч продуваемых всеми ветрами гектаров, надежно скрытых от не в меру любопытных глаз потенциального противника.

ТАК НА бывшем базовом химполигоне РККА стартовали войсковые учения. Крупные, неординарные — судя по количеству участвующих в них солдат и офицеров (общим числом свыше 45 тысяч человек). Беспрецедентные — беря в расчет их строжайшую засекреченность на ближайшие десятилетия. Незначительные, даже можно сказать, заурядные — если исходить из объема оперативно-тактических задач, поставленных перед мощнейшей — общевойсковому корпусу сродни! — группировкой, вобравшей в себя десятки рассредоточенных прежде по всему Союзу мотострелковых, танковых, артиллерийских, автомобильных и прочих частей и подразделений.

О ТОМ, что их разведдивизион, дислоцирующийся в Бресте, едет на учения в Заволжье, под городок с малопримечательным тогда названием Тоцкое, молодой солдат-дешифровщик Володя Бенцианов узнал лишь по прибытии эшелона на место. Впрочем, не каждый взводный или ротный располагал информацией о конечной точке маршрута, сроках, целях и задачах той командировки. Был приказ, который не подлежал обсуждению, была подписка, обязывающая специально отобранных молодых и крепких парней в течение 25 лет не разглашать любые сведения, связанные с ядерными испытаниями. А каким образом лучше всего воспрепятствовать возможной утечке информации? Правильно, максимально ограничить контакт ее носителей между собой и с внешним миром. 
Бывший солдат-дешифровщик, возглавляющий ныне Российский комитет ветеранов подразделений особого риска, а вместе с ним и другие участники тоцких учений 54-го года, с которыми мне доводилось встречаться, свидетельствуют: 
— Подготовка людей и объектов к предстоящим ядерным испытаниям проводилась в полной изоляции военнослужащих от их родных и близких, с максимальным ограничением переписки, запретом на получение посылок, бандеролей, переводов, в условиях невозможности поделиться друг с другом любой информацией о выполняемых работах. 
— По прибытии на полигон солдат распределили по палаткам и рабочим местам так, чтобы никто не мог знать, какие задачи решают соседние подразделения. Всех бойцов войск первого эшелона за два месяца до начала учений “упаковали” в противогазы. Снимать их разрешалось лишь трижды в сутки, во время приема пищи. За нарушение — трое суток ареста. В противогазе, разумеется. 
Подобное усложнение выполняемых задач, а вернее сказать, пренебрежение нормами гигиены и санитарии, приводило зачастую к вспышкам инфекционных заболеваний. 
— Инженерно-технические сооружения и укрытия на Тоцком полигоне фактически не способны были обеспечить надежную защиту личного состава ни от проникающей радиации и электромагнитного импульса, ни от иных поражающих факторов ядерного оружия. 
Заметим, наряду с тем, что ОЗК (общевойсковые защитные комплекты), более известные гражданскому люду своей нижней частью как “лучшие штаны рыбака”, уже поступали на армейские склады. Правда, в незначительном количестве. В итоге на тоцких учениях решили обойтись без них. За 10 часов до взрыва атомной бомбы Бенцианову и иже с ним выдали... дополнительный комплект нательного белья. Зимнего. В то время когда столбик термометра не опускался в тени ниже 35 градусов по Цельсию. Надеть, не надеть? Те, что посмышленее — надевали. И еще были, говорят, такие случаи — нашивали на кальсоны, к интимным местам поближе, свинцовые плашки от автомобильных аккумуляторов. Именно тогда и прозвучала впервые не вполне приличная поговорка, сложенная каким-то остряком: “Если хочешь стать отцом, оберни я... свинцом”. Горький, однако, юмор! 
— Участники учений не были обеспечены индивидуальными дозиметрами. Мало того, что невозможно было проследить и зафиксировать радиационную дозу каждого командира и бойца, имелись факты директивного занижения общих, на круг, показателей радиоактивной зараженности. Причем порой еще до начала ядерных испытаний. 
...И было утро 14 сентября. И был взрыв, расколовший небо над Тоцким и его окрестностями в 9.34 по местному времени. И были люди — смелые, решительные парни, дети войны — с готовностью бросившие себя под ядерный молох. Не по глупости-неразумению бросившие и не по фанатичной настроенности “советских камикадзе” (коими их нередко пытаются представить сегодня “акулы пера”), но по глубокой убежденности, что их боевая работа не пропадет даром, непременно будет использована для укрепления обороноспособности Державы. 
Человек в бревенчатом блиндаже в четырех-пяти километрах от эпицентра ядерного взрыва чувствовал себя, похоже, букашкой внутри раскалываемой скорлупки грецкого ореха. Даже Володе Бенцианову, пацаном пережившему массированные немецкие бомбежки в блокадном Ленинграде, было не по себе. Стены и перекрытия блиндажа ходили ходуном. Ударная волна была такой силы, что в мгновение ока деформировала профиль расположенных вблизи окопов и траншей, разрушила противотанковые надолбы, перевернула многотонную технику, сорвала с нее кабины и башни. Валун в три центнера весом, который Володя и его сослуживцы вкатили на крышу своего блиндажа, унесло, словно пушинку, — так и не нашли. В Бузулуке и Сорочинске, удаленных от Тоцкого на 70 километров, вышибло в домах все стекла... 
Практически все из 39 тысяч солдат-срочников и 6 тысяч офицеров хватанули в процессе тоцких учений-54 по 3—4 и более максимально допустимых (на тот момент, позже они в директивном порядке будут значительно снижены) годовых доз. Впрочем, многим из тогдашних сослуживцев Бенцианова так и не суждено будет узнать об этом. 
После взрыва, как заявляют современные исследователи-эксперты, “у 40—50 процентов солдат и офицеров были отмечены контузии, ожоги кожного покрова, переломы костей, травмы черепа и прочие ранения”. По свидетельству тех же источников, подкрепленному взятыми на диктофон заявлениями участников учений, дезактивация “если и проводилась, то весьма ограниченно — в основном из-за отсутствия нейтрализующих растворов”. Находившиеся на полигоне животные (крупный рогатый скот, овцы, собаки и кошки, а также мыши, крысы) были подвергнуты тщательным медицинским исследованиям. Исследовали скрупулезно и так называемый сухой паек — замурованный перед учениями под слой толстой резины. В то же время, не под стать скоту, мелкой живности и сухпаю, который так и не довелось использовать, “атомные парни” из тоцких лагерей после ядерного взрыва на медицинский учет взяты не были и никогда в течение последующих 30—40 лет к специальному медобследованию и лечению не привлекались. 

ВИДАВШИЙ многое на своем веку пожилой терапевт из районной поликлиники, осмотрев, прощупав и прослушав пациента, задумался. 
— Что-то серьезное у меня, доктор? — поинтересовался больной. 
— Однако нет. Я полагаю, это банальное ОРЗ. Простуда, стало быть. Побюллетените несколько дней, попьете порошки, что я вам пропишу. Да, кстати, давно это у вас? 
— Что “это”? 
— Ну, гм... простуда. 
— Да вот, как из армии вернулся. 
— А где служили? 
— Доктор, извините, но не ваше это дело. Служил я в разных местах. 
Примерно так проходил разговор в конце 50-х и далее бывших тоцких солдат с гражданскими медиками. Первые, помня постоянно о своей “ядерной” подписке, не выражали готовности к признанию у себя болезни, что впоследствии будет названа лучевой. Визави же их откровенно боялись заявить о наличии в организмах своих пациентов “излишних” радионуклидов. 
Вот и “хронически простуженного” Бенцианова, перенесшего к тридцати годам инфаркт миокарда и несколько операций на глазах, гортани, желудке, так и не признали облученным. 
Да, они не воевали на полях Великой Отечественной. Участвуя в испытаниях ядерного оружия, штурмуя “под снежком” (радиация на слэнге атомщиков) позиции условного противника, они, получая запредельные рентгены, просто становились инвалидами. А в дальнейшем умирали. Медленно и мучительно. Уходили в небытие, полностью выгорев снаружи и изнутри — кто в тридцать лет, кто в сорок, кто чуть-чуть не дотянув до пятидесяти... 
В начале 90-х, когда пошел широкомасштабный сбор сведений о тоцких (и не только) “атомных парнях”, на всей территории Союза удалось обнаружить лишь 4,5 тысячи — один из десяти! — бывших солдат и офицеров, прошедших ядерную школу в Оренбуржье. 
Справедливости ради заметим, что наряду с тоцкими, весьма ощутимые потери несли и их собратья по атомным учениям под Семипалатинском, на Новой Земле, в Капустином Яре. Приведу лишь один факт: из 267 человек, принимавших участие в 1957 году в семипалатинских учениях с десантированием в 800 метрах от эпицентра ядерного взрыва, в живых через 40 лет осталось менее двух десятков. А ведь это были прежде абсолютно здоровые, крепкие, специально отобранные парни-десантники, для которых, по идее, перешагнуть не только рубеж старости (60 лет), но и старости глубокой (от 80 и выше) не составляло в иных условиях ни малейшего труда. В иных условиях... 
Хоронили бывшие солдаты друзей, произносили тщательно подбираемые слова над их телами и надеялись, что “всевидящая” государева власть заметит и проявит наконец-таки заботу о бывших военных атомщиках. Но шло время, минули четверть века “обязательного” безмолвия, потом еще пять, десять лет... Однако отношение в верхах и к тоцким ветеранам, и к другим участникам ядерных испытаний и учений оставалось, как и прежде, мягко говоря, равнодушным. 

ПРИЗНАТЬСЯ, погрешил бы против истины, утверждая, что после завершения срока секретной подписки никто из тоцких и иных “атомных парней” не попытался привлечь внимание властей предержащих к своим проблемам, нуждам и заботам. Вот и Владимир Бенцианов, сменивший к тому времени три десятка больничных коек, перенесший не одну сложнейшую операцию, связанную с ликвидацией у него тоцких последствий, многократно писал на высочайшие имена. В конце концов, переписка сия, не приносящая конкретного результата, Бенцианову откровенно опостылела. На четвертом году горбачевской перестройки, когда печать уже дышала достаточно свободно, Бенцианову удалось-таки рассказать о тоцких учениях на страницах одной из центральных газет. Пусть небольшая заметка, но она имела значительный читательский резонанс. Из редакции Владимиру Яковлевичу передали десятки писем и от его бывших товарищей по Тоцкому-54, и от участников других ядерных испытаний и учений. Письма-боль, письма-откровения, письма Надежды. Последняя стала первоосновой, организующим и мобилизующим ядром сообщества, сплотившего в дальнейшем в своих рядах сотни и тысячи атомных ветеранов. Именно тогда, в 1989-м, инициативной группой с Бенциановым во главе была разработана концепция, программа и устав предполагаемого Комитета ветеранов подразделений особого риска. 
— Поначалу нас попросту отовсюду гнали, — вспоминает бывший тоцкий солдат. — Затем, после неоднократных напоминаний, предложили компромиссный вариант: ладно, давайте обозначим статус, предоставим льготы и специализированное лечение лишь “наиболее пострадавшим при испытаниях ядерного оружия”, а именно тоцким ветеранам. Естественно, мы ответили отказом: поддерживать, так всех ветеранов-атомщиков — и семипалатинских, и новоземельских, и тех, кто в корпусах атомных подлодок ядерного лиха хлебнул. 
— Тогда будете ждать разрешения вопроса до второго пришествия Христа, — сказали Бенцианову. 
Утром 9 мая 1990 года в Ленинграде состоялся военный парад, приуроченный к 45-й годовщине Великой Победы. Следом прошествовала праздничная демонстрация ветеранов-блокадников и тружеников северной столицы. А еще чуть позже, когда поумолкла бравурная медь и стихли здравицы, на Невский проспект — главную улицу города — вышла немногочисленная, в несколько десятков человек, колонна ветеранов ядерных испытаний. С палочками, на костылях, в инвалидных колясках, они явно не вписывались в утвержденный местными властями сценарий торжеств. Собравшиеся со всей страны “тоцкие ребята” и поддержавшие их “атомные парни” с семипалатинского и новоземельского полигонов, подводники-атомщики и ракетчики из Капяра не рассчитывали эпатировать питерцев, испортить им святой на все времена праздник. Направляясь в местное артучилище на собрание, где 10 мая будет учрежден и официально оформлен их Комитет, ветераны подразделений особого риска еще раз хотели привлечь к себе внимание властей и общественности. И добились своего — как в Питере, так и в первопрестольной. О побывавших “под снежком” предметно заговорили в самых высоких инстанциях. Дошло и до Горбачева, и до Ельцина. На него особо надеялись.  

ПОСЛЕ принятия в декабре 1991-го постановления Верховного Совета РСФСР о льготах и компенсациях для ветеранов подразделений особого риска, а в 1992 году двух правительственных решений о статусе Комитета бывших участников ядерных испытаний, порядке его финансирования и по ряду других вопросов дело наконец-таки сдвинулось с мертвой точки. Были созданы медико-социальная экспертная комиссия и специализированный научно-лечебный центр на 300 коек, разработаны и изданы приказы Минобороны и Минсоцзащиты о мерах по обеспечению социальной поддержки граждан, непосредственно участвовавших в испытаниях ядерного оружия, утвержден единый образец удостоверения “Ветеран подразделения особого риска”. 
Казалось бы, проблема решена. Однако на практике все складывалось (да и по сей день складывается) гораздо сложнее. А причина известна: в условиях хронического несоответствия “наших желаний вашим возможностям” (да простит меня уважаемый тамада из “Кавказской пленницы” за вольное использование его тоста) финансирование Комитета ветеранов-атомщиков и созданных при нем структур идет, что называется, через пень-колоду. Существует немало сложностей и с выплатой ветеранам компенсаций за подорванное здоровье, и с назначением повышенной пенсии, и с отправкой их в санатории. 
Бенцианов и его коллеги по Комитету делают все для того, чтобы ни один из участников ядерных испытаний и учений не был обойден вниманием. Достаточно недолгая история Комитета ветеранов-атомщиков знает немало примеров активного, заинтересованного участия сослуживцев в судьбе друг друга. Бывший командир атомной подлодки “К-19” Николай Затеев, ныне покойный, отказался получать удостоверение ветерана подразделения особого риска до тех пор, пока не получили право на льготы все офицеры и матросы его экипажа. Представитель авиационной секции Комитета Евгений Новиков разыскал более 350 бывших военных летчиков и специалистов наземных служб с аэродрома, где базировались бомбардировщики с ядерной начинкой. 
В июне 1996 года президент России Борис Ельцин с подачи Комитета ветеранов подразделений особого риска предписал начальнику Управления по госнаградам представить к ордену Мужества либо медали ордена “За заслуги перед Отечеством” II степени всех без исключения бывших воинов-атомщиков. 2,5 тысячи наград уже нашли своих героев. 
В Государственной Думе находится проект закона, подтверждающего и существенно расширяющего права и льготы ветеранов ядерных испытаний и учений. Остается выразить надежду, что он будет принят без сколь-нибудь значительных сокращений и поправок. В году полувекового юбилея атомных испытаний и 45-летия тоцких учений-54 это явится лучшим знаком внимания со стороны государства к людям, создававшим его ядерный щит, защищающий Россию и поныне.  

ОРЕНБУРЖЬЕ. Тоцкий полигон. 14 сентября 1999 года. Вторник. Сегодня здесь у памятника, установленного в эпицентре ядерного взрыва, соберутся десятки ветеранов “атомных” учений, сотни и тысячи горожан и селян, проживающих в округе. 
И зазвенят на ветру колокола. И отзовутся набатом сердца бывших атомщиков и их потомков. Память жива.

Евгений Храмцов