Тайное письмо Жукову

Период наивысшей для страны опасности – в годы Великой Отечественной войны – Сталин благоволил Жукову. Он был удостоен самого высокого воинского звания и самых высоких наград: маршал, трижды Герой Советского Союза, два ордена Победы (второй – за разгром милитаристской Японии). Видный полководец в тот период нужен был Сталину.

Но как только стихли залпы салюта Победы, он немедленно выслал легендарного Жукова подальше от Москвы – в Одессу, командовать округом, а затем еще дальше – на Урал. За сталинскую ссылку Жуков дорого заплатил здоровьем: перенес инфаркт…

ВОЗНЕС И ТУТ ЖЕ «РАЗНЕС»

Когда Хрущев пошел на штурм властных кремлевских высот, то сразу смикитил: «Георгий Жуков поможет». Вернул того в столицу. За борьбу с Берией в июне 1953 года и с «антипартийной группой» Маленкова-Молотова-Булганина-Кагановича назначил министром обороны, воздал ему высокие почести.

На этом наиважнейшем этапе борьбы Хрущева за власть, Жуков для него был ближайшим другом. Но как только Никита достиг своей цели, услуги Жукова стали не нужны. Да и возросший авторитет Георгия Константиновича беспокоил Хрущева: как бы чего не вышло! И тогда решил он избавиться от могучего министра обороны.

Обманом, чтобы не сумел разгадать тайный заговор, отправил он Жукова с «официальным визитом» в Югославию и Албанию морским кружным путем на крейсере «Куйбышев». Министр обороны и член Президиума ЦК Жуков верил, что идет на Балканы налаживать разорванные Сталиным контакты с Белградом. В общем, визит казался ему серьезным, деловым.

Крейсер «Куйбышев» не торопился, важничал.

Весь длинный морской путь неспешно «мотал» он с подчеркнутой помпезностью: с гордо реющим штандартом министра обороны СССР, в сопровождении эскорта надводных кораблей и субмарин, эскадрильи краснознаменных истребителей. Каждый очередной порт гремел залпами приветственных салютов.

Турецкий морской пост на мысе Шиле семафором передал текст: «Великому маршалу Советского Союза, Высокочтимому полководцу Второй Мировой войны. Поздравляем и приветствуем Вас с заходом в турецкие воды. Долгих лет жизни и наилучшие пожелания. Счастливого плавания!«

Эскадру с флагом легендарного советского полководца встречали тысячи восторженных людей. Фотоснимки и репортажи о радушных встречах в местных газетах… И невдомек было умудренному опытом маршалу, что в это же самое время, в родной стране, шло уже полным ходом его развенчание. В домах офицеров и солдатских клубах сбрасывались со стен портреты полководца, маршала, министра обороны СССР. Внезапно о Жукове замолчали радио, газеты и телевидение.

Великий полководец попался в ловушку и понял это только тогда, когда тайно, не отсалютовав министру обороны, бесследно исчез крейсер «Куйбышев» и сопровождавшая его эскадра надводных, подводных и воздушных кораблей.

Первый этап тайно спланированной хитроумной операции Хрущева удался на славу. Можно было приступать ко второму. По прибытии в Москву Жукова без промедления пригласили в Кремль, на внеочередной Пленум ЦК. Это было в октябре 1957 года.

ПОСТЫДНЫЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ СПЕКТАКЛЬ

По разработанному Хрущевым сценарию главные роли в нем исполняли боевые друзья и соратники Жукова. Один за другим поднимались на сцену, то бишь, на трибуну, маршалы Советского Союза Конев, Рокоссовский, Еременко, Бирюзов, Захаров, Чуйков, Соколовский и Тимошенко. Они судии и осуждали фронтового кумира и боевого товарища как заговорщика, поднявшегося против норм «партийной жизни», как зарвавшегося «бонапартиста», стремящегося к неограниченной власти, планирующего подмять под себя руководство партии и т. д. и т. п.

Одним словом, дружно били и топтали своего министра, перед кем еще недавно стояли по стойке «смирно». Топтали и били даже те, кто карьерой и жизнью своей был обязан ему.

Жуков в марте 40-го вызволил из страшной ленинградской тюрьмы «Кресты» генерал-майора Рокоссовского. А тот, в октябре 57-го жестоко осудил Жукова на пленуме, потребовав снять его с поста министра обороны.

Жуков в октябре 41-го спас генерал-полковника Конева от сталинской расправы на фронте под Смоленском. А маршал Конев в октябре 57-го громогласно обвинил Жукова в предательстве интересов партии и беспощадно разнес его в газете «Правда».

Выступления маршалов-фронтовиков потрясли Жукова. Не верил он собственным ушам и глазам, что происходит это в действительности, в сердце Родины – Москве, которую он так горячо любил и в грозовом 41-ом мужественно защищал от фашистов. Ну а тут, в мирном 57-ом вынужден защищаться от своих…

Однако главному экзекутору Хрущеву этого показалось недостаточно. «Добивать, так добивать». И тогда он выпускает на сцену резервный корпус экзекуторов рангом помельче – приглашенных на пленум командующих округов, армиями, флотами и членов Военных советов. Разумеется, все они заранее надежно были обработаны партаппаратом, чтоб не случилось осечки.

В заключение, глядя, торжествующе, на побледневшего, сникшего Жукова, Хрущев, вскинув правую руку над головой, прокричал:

• Кто за то, чтобы вывести товарища Жукова из состава Президиума ЦК и снять с поста министра обороны, прошу поднять руку!

Жуков припал к столу и, остатками сил, сжал голову ладонями, чтобы ничего больше не видеть и не слышать. Лес рук потянулся кверху…

• Единогласно. Прошу опустить. Кто против? Никого. Кто воздержался? Никто. Принимается единогласно, – злорадно произнес охрипший Никита.

Непобедимый полководец 2-й Мировой встал и под осуждаемыми взглядами маршалов и генералов, шатаясь, покинул зал пленума ленинской партии.

НА ОЧЕРЕДИ – ХРУЩЕВ

Настал черед быть битым и самому Никите Хрущеву, в 1964 году – и тоже в октябре! – на очередном Пленуме ЦК КПСС. И не сторонними низвергателями, а своими соратниками.

На партийном пленуме – и тоже в Кремле – вдоволь натешились над Никитой, отвели душу его ближайшие «друзья» – Брежнев, Подгорный, Мазуров и другие.

И теперь уже бывшие участники пленума 57-го года спохватились: «Как нелепо получилось, в угоду отъявленному авантюристу Хрущеву мы растоптали хорошего человека – маршала Победы Георгия Жукова!«

Покаяться бы, упасть перед ним на колени, слезно просить прощения. Но гордый, не сломленный до конца Жуков отказывался встречаться и говорить с предателями.

КОНЕВА МУЧИЛИ УГРЫЗЕНИЯ СОВЕСТИ

К концу жизни Ивана Степановича все чаще стали донимать угрызения совести. Не раз он пытался дозвониться до Георгия Константиновича, но – тщетно: услышав знакомый голос, тот бросал трубку. В разговоре со мной (Конев полностью доверял мне) Иван Степанович корил себя за содеянное. А однажды поведал, что произошло с ним в октябре 41-го.

• В смоленском сражении, – рассказывал маршал, – наши оборонявшиеся войска понесли огромные потери. Три армии – 16-я, моя 19-я и 20-я попали в окружение. А ведь это паника, неуправляемость… Кое-как справившись с этим, в начале сентября, с помощью 30-й армии, мы перешли в наступление, которое, к сожалению, успеха не имело.

Дорога на Москву для немцев оказалась открытой. Надо было, во что бы то ни стало преградить путь наступающему врагу – мощной группировке армий «Центр».

Верховный Главнокомандующий Сталин лихорадочно искал выход из опасного положения. Искал замену командующему Западным фронтом маршалу Тимошенко. Выбор пал на меня, командарма 19-й, – продолжал фронтовые воспоминания Иван Степанович. – Мне, 11 сентября, в срочно порядке присвоили звание генерал-полковника, и на следующий день я уже был командующим Западным фронтом. Но чуда не произошло, – с горечью произнес Конев…

• 2 октября Гитлер двинул на Москву 78 отборных дивизий, 1700 танков и свыше 1000 самолетов. Истекая кровью, наши войска второй раз попали под Смоленском в окружение. И огненная лавина гитлеровцев устремилась к столице.

• Моя жизнь повисла на волоске, – вспоминал Конев, – меня ждала печальная участь первого командующего Западным фронтом генерала армии Д. Г. Павлова, расстрелянного Сталиным. И только решительное, смелое вмешательство Георгия Константиновича, прибывшего возглавить вместо меня Западный фронт, спасло от сталинского гнева. Жуков отстоял меня и назначил своим заместителем. Спасибо ему.

КАК НА ОХОТЕ – КРАСНЫЕ ФЛАЖКИ

В канун 25-летия Победы Конев пригласил меня для рассылки и доставки адресатам праздничных поздравлений. В тот день ему, казалось, повезло: наконец-то дозвонился до Жукова. Однако разговора не получилось. Жуков, услышав голос Конева, опять кинул трубку телефона. Раздосадованный Иван Степанович тяжело опустился в кресло и, как бы оправдываясь, заговорил сбивчиво и нервно:

• Я, конечно, виноват: будучи его первым заместителем, не сообщил о грядущем заговоре. Тогда, в Югославии, министр обороны Жуков был поставлен в глупое, дурацкое положение. Но, подумай, что я мог тогда поделать? Обстоятельства сложились так, как на охоте за зверем, ни назад, ни вперед, ни влево, ни вправо – кругом красные флажки, расставленные партноменклатурой. Единственное требование: ты коммунист, выполняй партийное решение, партийный долг. Дисциплина, брат, да еще какая – партийная, не хухры-мухры. А ведь я не рядовой коммунист – член ЦК, депутат Верховного совета, маршал, герой… – досадовал Конев. – Я пытался отвертеться, так, мол, и так, – тут же намекнули на сговор, мол, и тебя, как первого зама, вместе с Жуковым привлекем к ответу. Вертелся, крутился, положение безвыходное. Ну хоть стреляйся… – Иван Степанович задумался и, собравшись с мыслями, произнес: – Признаюсь, впервые в жизни спасовал, можно сказать, струсил.

В войну – другое дело. Там все проще – перед тобой враг, агрессор, бандит, полицай, оккупант. Его надо уничтожить. И точка. А тут черт знает что и кто: ЦК, Хрущев, Суслов, «политическая целесообразность». Поди, сразу разберись – что и кто это! Вот когда выбросят «вождя» из Кремля, тогда все вроде бы становится ясным.

Понимаешь, перед Гитлером устоял, – продолжал казнить себя маршал, – а тут вот перед этим х… не устоял, сломался и теперь на старости лет казню себя. Потерял, брат, революционную бдительность, не заметил, дурень, камуфляж, коварную маскировку. Подлеца, мошенника, приспособленца не так просто разгадать. Конечно, подлец подлеца видит из-под донца. Им легче.

Надо заметить, что к концу своей жизни Конев был уже не тот безоглядный рубака-коммунист. В разговорах то и дело отчетливее сквозили слова разочарования: боль за армию постепенно умирающую, за страну разваливавшуюся, за народ скудеющий… «Куда идем, куда катимся?» – не раз говаривал Конев.

«СКРУТИЛИ В БАРАНИЙ РОГ»

• А про Жукова в «Правду» я не писал, – спохватился Конев. – Из ЦК, из отдела пропаганды мне позвонили: «Статья о проделках Жукова готова. Вам остается только подписать ее». – «Какая там еще статья? – возмутился я. – Хватит того, что было на пленуме. Подписывать не буду, и точка!«

Часа через два позвонил сам Никита Хрущев: «Завтра в «Правде» читай свою статью. И без фокусов. Понял?» Что оставалось делать? Ждать появления не мной сочиненную против Жукова враждебную статью. «Но, нет, не напечатают, совести не хватит», – подумал…

Назавтра, 3 октября, развернул «Правду» и глазам не поверил: действительно, статья, за моей подписью. Огромная такая, в два подвальных разворота: «Сила Советской Амии и Флота – в руководстве партии, в неразрывной связи с народом». А далее… Не статья, а целое обвинительное заключение. И сразу, по сути дела, приговор Жукову, приговор окончательный, обжалованию не подлежащий.

• Почему не опровергли? – взволнованно упрекнул я Конева.
• Перед кем выступать с речами? С критикой ЦК? Тут же скрутили бы в бараний рог. Любого, не взирая на лица. Мало примеров?
• Уж если полководца в бараний рог крутят, то что остается делать нам – простым смертным?- Что, что… Жить по совести. Во что! – выпалил Конев и принялся за поздравления.

«ПРОЩЕНИЯ ПРОСИ У БОГА»

Глядя на то, как Иван Степанович усердно подписывал поздравления с Днем Победы, я посоветовал:

• Георгию Константиновичу подписать надо.
• А что, предложение дельное, – согласился Конев. – Напишу, так, мол, и так, мой фронтовой друг Георги Константинович. Виноват. Прости меня, грешного, хоть перед смертью прости.

Обычно наша работа строилась так: я сидел за столом и писал, а Иван Степанович ходил по кабинету и диктовал. Но в этот раз все поменялось. Волнуясь, маршал сам взялся писать, а мне уже пришлось ходить возле него и подсказывать формулировки.

Конев стал писать, но письмо не получалось. Рвал в клочья исписанный лист и брался за другой. Писал долго, мучительно долго. Закончив, он напутственно молвил:

• Ну, с Богом!

Прибыв к Жукову, изрядно волнуясь, протянул ему фирменный конверт. Достав письмо, Георгий Константинович прочел его, хмурясь и, ни слова не говоря (о радость!), размашисто начертал на письме «резолюцию»:

«Предательства не прощаю. Прошения проси у Бога. Грехи отмаливай в Церкви. Г. Жуков».

От энергичного росчерка Жукова восклицательный знак прорвал дыру в письме. «А это вместо печати», – беспощадно съязвил маршал.

Моего возвращения Конев ждал с нетерпением. Взглянув на четкий, как выстрел ответ, вздрогнул и, видимо смирившись с происшедшим, удрученно произнес:

• Молодец! По-снайперски, прямо в сердце! И поделом. Ну что ж, история рассудит…

И рассудила: вечным сном они мирно спят рядом у кремлевской стены.

О, в этом испытанье строгом В последней, в роковой борьбе, Не измени же ты себе И оправдайся перед Богом (Федор Тютчев).

В то время Конев взял с меня слово, держать эту невеселую историю в строгой тайне до нового столетия и только тогда можно будет раскрыть тайну письма Жукову.

Слово, данное моему дорогому наставнику, я сдержал…

Автор – руководитель поискового центра «Подвиг» Международного Союза ветеранов войн и Вооруженных сил, бывший порученец маршала Конева, в то время председателя Центрального Штаба Всесоюзного похода по фронтовым дорогам Отечественной войны.