И вот какой народ, как выясняется, является виновником возникновения так называемой древнегреческой цивилизации:
«…по Гелланику (V в. до н. э.), “этруски — это ответвление эгейских пеласгов”, а пеласги — это догреческое население Греции и Эгеиды, в том числе и острова Крита, т.е. те самые “минойцы”, которыми правил царь Минос (“Минойцы” — это современное условное название (по имени царя Миноса) догреческого населения Эллады и Эгеиды).
“Отец истории”, великий Геродот, сообщает, что Эллада именовалась ранее Пеласгией, т. е. страной пеласгов; что пеласги говорили на варварском (т.е. негреческом) наречии… Другой знаменитый историк античности Фукидид говорит в первой книге своей Истории: “По-видимому, страна, именуемая ныне Элладой, прочно заселена не с давних пор. Раньше происходили в ней переселения, и каждый народ легко покидал свою землю, будучи тесним каким-либо, всякий раз более многочисленным народом”. Больше того, по словам того же Фукидида, сама страна Эллада, “вся, как таковая, не носила еще этого имени… название ей давали по своим иные племена (не греки), главным образом пеласги”…» [29] (с. 99); [566] (гл. 2).
И вот что это за народ. По Дионисию Галикарнасскому:
«…Пеласг был, как говорят, рожден Зевсом и Нимбой, дочерью Форонея; с ней, первой смертной женщиной, по преданию, соединился Зевс» [300] (кн. I, гл. XVII).
То есть этот народ на земле считался самым древним. Мало того, именно он стоит у основания той загадочной высочайшей цивилизации, которая никакого отношения не имеет к нынешним грекам. Вот что сообщает об этом народе Страбон:
«…пеласги были древнейшими из всех племен, которые властвовали в Греции» [305] (гл.
7, аб. 10).То есть являются тем цивилизованным народом, который подчинил своей власти все окрестные племена и образовал ту самую страну, которую мы сегодня именуем Древней Грецией.
Вот как пишет о них в трагедии «Агамемнон» философ древнего Рима Сенека:
«Венчают здесь пеласги по обычаю чело царям» [558] (Тень Фиеста, стр. 8–9).
То есть по обычаю имели здесь пеласги даже не просто верховенство правления над примитивными туземными племенами, но именно нашу исконно русскую форму управления государством — Царскую власть. Причем, и на краю тех времен света, куда направлял свой «Арго» Тиссей, в таинственной Колхиде, тоже проживали пеласги. Об этом говорит Медея, раскаявшаяся в том, что последовала за Яссоном:
«…Арго спасла я. Стыд девический,
Отца я предпочла бы — и пеласгов край» [559] (стр. 238–239).
Ф. Лохнером-Хюттенбахом в 1960 г. была выпущена книга под названием «Пеласги», где он убедительнейше доказал, что:
«пеласги обитали на Балканах, в северной части полуострова Пелопоннес (не говоря уже о центральной Греции), на Крите, в Трое, а также и на других островах Эгейского моря и Эгейском побережье Малой Азии.
…По мнению Гелланика, пеласги, изгнанные греками, приплыли к устью реки По, продвинулись вглубь страны, захватили город Кротон (Кортону) и поселились в местности, получившей название “Тиррения”» [29] (с. 99).
Дионисий Галикарнасский вот как объясняет тождественность венетов-пеласгов с тирренами:
«Именовать же их разные люди стали как по названию страны, из которой они произошли, так и в память о древнем племени — тирренами и пеласгами равнозначно… так как один и тот же народ имеет оба наименования» [300] (кн. I, гл. XXV).
И вот, в конечном итоге, к чему сводятся данные параллели:
«“Этрусками” этрусков называли римляне (латиняне); греки называли этрусков “тирренами”, а сами этруски, согласно Дионисию Галикарнасскому, называли себя расена» [29] (с. 100).
Дионисий Галикарнасский:
«Сами же они обозначают себя, по имени какого-то вождя Расенна, также расеннами» [300] (кн. I, гл. XXX).
То есть рашен, как англичане именуют нас и по сию пору.
«…и это все притом, что “совершенно безоговорочно этруски названы славянским племенем в словаре Стефана Византийского”. Сказанное можно представить в виде схемы: пеласги = этруски = славянское племя (расены) и сделать предположительный вывод, что пеласги — это славянское племя, т.е. праславяне.
Об этом же, но в несколько ином плане говорит и известный советский этрусколог А.И. Немировский, анализируя исторические данные о появлении пеласгов в Италии (точнее, в Этрурии): “…пеласги — народ не грекоязычный… Они родственны иллирийцам, фракийцам, фригийцам и, возможно, праславянам”» [29] (с. 100).
Ю.И. Венелин по этому поводу замечает:
«Но гораздо лучше знал их Ливий, родившийся в Падуе, на земле словенской; он знал посему и словенцев (rheti). Если же Ливий, как очевидец, утверждает, что горские словене ничего не удержали из прежнего своего величия, кроме языка, то он утверждает, что этруски были словенцы же» [318] (с. 300).
Вот что Тит Ливий сообщает об их появлении на территории Италии:
«Антенор с немалым числом энетов [Североиталийское племя венетов греки отождествляли с энетами — прим. переводч.]… прибыл в отдаленнейший залив Адриатического моря... Место, где они высадились впервые, зовется Троей, потому и округа получила имя Троянской, а весь народ называется венеты» [549] (гл. 1, с. 11).
И это все притом, как сообщает все тот же Ливий, что:
«венедов Северной Европы принято считать славянами» [550] (прим. 83).
Другая часть троянцев высадилась с другой стороны полуострова:
«Эней, гонимый от дома таким же несчастьем… направил свой путь в Лаврентскую область. Троей именуют и эту местность» [549] (гл. 2, с. 11).
А вот что сообщает Валлея Потеркула о словенцах (6 г. по Р.Х.):
«…многие из них упражняются в грамоте, в науках» [318] (с. 363).
Между тем территория Фракии большей своей частью и сегодня соответствует нынешней территории славянской страны — Болгарии, а территория Иллирии полностью занимала нынешнюю территорию другой славянской страны — Югославии, где помимо славян никто никогда вообще не жил. Фригийцы же, имея способность к мореплаванию на одном уровне с построившими Венецию венетами, являются основателями торговой республики Генуи. Мало того, само наименование этих славян, фряги (или вряги), очень похоже, имеет под собою однокоренное с именем русских мореплавателей — варяги. Отношение вышеперечисленных народностей своим родством к мореходному племени пеласгов, обладавшему во времена расцвета минойской цивилизации сильнейшим в мире флотом, ставит знак тождественности между созидателями найденной на Крите древнейшей в Европе цивилизации и праславянами — нашими прямыми прародителями.
Вот еще деталь этой неоспоримой тождественности:
«О том, что греки унаследовали знания от древних ариев-славян, свидетельствует шестидесятиричная система записи, используемая ими в научных трудах по астрономии» [45] (с. 217).
Но они, судя по высказываниям Геродота, вовсе не симпатизирующего варварским, то есть негреческим народностям, стоят у истоков вообще всего того, что приписано сегодня грекам:
«Афиняне изгнали пеласгов из Аттики… Гекатей, сын Гегесандра, в своей истории утверждает, что афиняне поступили несправедливо. Они ведь отдали свою собственную землю у подошвы Гиметта для поселения пеласгам в награду за то, что те некогда возвели стену вокруг акрополя [Так называемая пеласгическая стена принадлежала еще к микенской эпохе (1600–1200 гг. до н.э.). Очевидно, ионяне‑пришельцы, по преданию, еще не были знакомы с техникой постройки стен и поэтому прибегали при сооружении укреплений к помощи пеласгов — прим. переводчика]. Когда же афиняне увидели, что эта, прежде плохая и ничего не стоящая земля теперь прекрасно возделана [По этому сообщению, пеласги превосходили ионийских пришельцев в умении обрабатывать землю — прим. переводчика], их охватила зависть и стремление вновь овладеть этой землей. Так что афиняне без всякой иной причины изгнали пеласгов» [298] (гл. 137).
Вот как существенна была в те далекие времена разница между этими культурами.
Но и по части на все лады и по сию пору расхваливаемой греческой словесности все выглядит в таком же ключе. Вот как дореволюционный историк Е.П. Савельев обрисовывает картину открытия древнейшей из европейских цивилизаций на Крите в начале XX века:
«Всюду при раскопках попадаются тысячи текстов: деревянных, глиняных и металлических дощечек с рисованными и гравированными надписями. Лингвисты приходят в отчаяние, — они еще не смогли прочесть ни одного слова, а потому и не объяснили, что за загадочный доисторический народ жил в этих местах, достигших такой высокой культуры…
Западные ученые в своем самомнении не догадаются изучить древнерусскую письменность и применить к найденным текстам древний славянский говор. Они не знают Фаддея Воланского. Для разгадки этой цивилизации нужно взяться славянским ученым и идти по следам и методу Воланского, и тогда перед нами во всей красе восстанет и развернется сила и могущество высоко-цивилизованного и древнейшего из древнейших славяно-русского народа, жившего более чем за 4 000 лет тому назад и достигшего на западных берегах Малой Азии, островах Архипелага, а в особенности на острове Крите, высокой культуры и погибшего, по всей вероятности, взойдя на крайнюю степень цивилизации, от нападения звероподобных разбойнических племен дорийцев, двинувшихся за богатой добычей раньше XII в. до Р.Х., или от каких-либо стихийных бедствий и мировых катастроф.
То, что мы знаем из Илиады о Трое и ее обитателях, есть только туманные отголоски о той погибшей цивилизации неведомого нам народа.
При раскопках Трои Шлиманом и в Кноссе Эвансом более всего удивило весь ученый мир то обстоятельство, что все женщины этого загадочного народа, изображены как на картинах, так и на фресках и статуэтках, одеты в плотно прилегающие к бюсту корсажи с вырезом на груди и юбки с воланами, а также с другими подробностями туалета, обрисовывающими округлые формы, с двумя падающими на спину косами… Вместо широких туник со скульптурными складками, падающими, как колонна, от плеч до самых ног, вместо развивающихся плащей, широко задрапированных вокруг стана, критяне носили узкое с рукавами платье, сложный покрой которого ускользает от нас, но вид его поражающим образом словно подсказывает современную женскую моду. Критские дамы носили корсет и шнуровали бюст. Тонкая талия была, очевидно, для них необходимым условием элегантности… Все это вещи неизвестные в классической Греции. На одной из фресок… изображен интимный кружок дам… все они одеты в закрытые платья… Критяне являются нашими ближайшими родственниками не только благодаря живописи и модам своих женщин, но также и по искусству и совершенству комфорта. При раскопках дворца Миноса в Кноссе археологи с удивлением и не без зависти открыли не только роскошные бани, но настоящие усовершенствованные lavatorus, со стенами, выложенными камнем, с прекрасным водопроводом. Такая забота о гигиене и комфорте обозначает всегда исключительное положение культурности народа и отмечает последнюю победу цивилизованной расы над варварством. Век Людовика XIV с этой точки зрения, а также во многих других отношениях, в сравнении с веком Миноса, является отсталым» [336] (с. 85).
Но и Рим, в отличие от грязного средневековья, в древности представлял собою средоточие совсем иной культуры:
«Каждый из больших домов в Риме… включает в себя… гипподром, форумы, храмы, фонтаны и всевозможные бани. Поэтому писатель и восклицает:
“Дом — это город: в столице же тысячи городов”.
Есть там и огромные общественные бани. Так называемые Антониновы [термы] имеют для нужд моющихся тысячу шестьсот сидений из полированного мрамора, а Диоклетиановы — почти вдвое больше» [561] (§ 43).
Какое отношение этот древний город с тысячами бань, среди которых некоторые имеют и до трех тысяч мест, имеет к западноевропейскому Парижу, наследующему якобы его культуре? Ведь общественных туалетов в модном городе Париже, что выясняется, не было не только в эпоху французских королей, но уже и в следующие эпохи — вплоть до середины XIX века…
О банях мы здесь вообще помолчим:
«“…Генрих Третий (1574–1589) требовал ежедневной очистки лестниц в Лувре от нечистот…” Он говорил, что его соотечественники моются два раза в жизни: когда рождаются и когда умирают. В этом признавалась даже королева Изабелла Кастильская, правившая в Испании во второй половине XV века (правда, она мылась еще и перед свадьбой)...
“Мария Стюарт в Шотландии, как, впрочем, и короли Валуа во Франции, после непродолжительного пребывания во дворце, вынуждена была менять свою резиденцию по причине невыносимого зловония…” Даже собор не был пощажен. Невозможно было всходить по ступеням по причине обилия г… Даже вне службы надо было держать двери собора закрытыми, без чего стены и скамьи были бы загажены мальчишками и другими неблагочестивыми людьми…
Заметим, что это относится к эпохе, когда у нас царствовал Алексей Михайлович! Тут есть о чем поразмыслить…» [328] (с. 130–131).
А у нас, в то же самое время, свою собственную баню имел самый бедный крестьянин на селе… О каком сравнении культур здесь вообще можно говорить?
А потому лишь следует констатировать, что все-то распрекрасно поняли раскопавшие дворец Миноса археологи. Понятно, лишь глянув на обилие бань стало сразу ясно — кому эта культура могла принадлежать. А потому столь упорно и не желают признавать за нами эту культуру Древней Греции, что выясняется, культуру вовсе не греков, но пеласгов — догреческого населения Крита. Потому и испробовали все языки мира, чтобы попытаться идентифицировать их к ней, вплоть до китайского, но не в коем случае не пытаясь применить для этого язык наш. Потому как уж слишком им, так о себе в своих фантазиях возомнивших (а точнее в фальсификациях), уж больно не хотелось здесь заполучить столь мощно всей своею западнообразною мордою, то есть мордою своей на самом деле зачухонной культуры, и в грязь — в собственное дерьмо из собственного вранья о нас. И по этому поводу Савельев писал:
«Недалеко то время, когда славянские ученые расшифруют письменные памятники этого дивного народа, и мы во всей подробности узнаем его загадочную судьбу, его верования, нравы и обычаи и, быть может, многому у него поучимся. Путь к этому уже указан нашим Фаддеем Воланским. По данным, уже имеющимся в нашем распоряжении, жители городов Трои, Пергама и Кеми, о-в Архипелага: Низироса, Карпатоса, Казоса и др., прилегающих к берегам Малой Азии, а также и жители о-ва Крита были те же Геты-Руссы, Разы или Расы, Рса, проникшие и в Бактрию, и далее до подножия Гинду-Куша (Гедросии), даже владевшие Ассирией и Египтом и частью переселившиеся, по падении Трои, в Италию, долгое время сохранявшие там свою религию, свой язык, нравы и обычаи… Гетам, как военному сословию, не сиделось на месте… они шли… в дальние страны, образовывали новые колонии, строили города и всюду несли свою культуру, как и в позднейшее время с Ермаком проникли в Сибирь, даже на Амур — в Албазин и Камчатку» [336] (с. 87–88).
Но вот, после переводов Фаддеем Воланским древних текстов, обнаруженных в Италии и записанных кириллицей на славянском языке, которые цитировал в изданной еще в 1913 г. своей книге «Древняя история казачества» Е.П. Савельев, прошла и еще сотня лет, прежде чем обнаруженная на Крите наша цивилизация по-нашему же и заговорила. При сопоставлении письменности типа «черт и резов» с греческим письмом Г.С. Гриневичем было подмечено их графическое сходство. Чуть ли ни половина греческого алфавита в точности соответствует нашему древнему праславянскому. А так как буквенное письмо является продуктом модернизации письма слогового, становится, наконец, понятно, что греческое письмо возникло на основе слогового письма типа «черт и резов», а никак не наоборот.
Фестский диск, найденный при раскопках на Крите, являющийся первым в мире печатным текстом, отштампованным на глине готовыми литерами, а затем обожженным, в результате вышеизложенных умозаключений о принадлежности его к древнейшим образцам праславянской письменности, был исследован Гриневичем и в конечном итоге благополучно переведен на наш с вами язык. Это доказало кровное родство пряхи из Лецкан с автором знаменитейшего на весь свет послания древности. Этот перевод, где из 300–500 требуемых для расшифровки знаков Фестский диск располагал лишь 242, находящимися в его тексте, был с лихвою восполнен 1900 имеющимися в распоряжении Гриневича знаками праславянской письменности из других источников. И вот из древнейшей в мире книги полилась наша родная русская речь:
Горести прошлые не счесть,
Однако горести нынешние горше.
На новом месте вы почувствуете их
Все вместе.
Что вам послал еще Господь?
Место в мире Божьем.
Распри прошлые не в счет.
Место в мире Божьем.
Что вам послал Господь,
Окружите тесными рядами.
Защищайте его днем и ночью:
Не место…[Отечество — А.М.]
За мощь его радейте:
Живы еще чада ее.
Ведаем, чьи они
В этом мире Божьем.
Будем опять жить,
Будет служение Богу.
Будет все в прошлом
— Забудем, кто есть мы.
Где вы пребудете, чада будут,
Нивы будут, прекрасная жизнь —
Забудем, кто есть мы.
Чада есть, узы есть —
Забудем, кто есть.
Что считать, Господи!
Рысиюния чарует очи.
Никуда от нее не денешься,
Не излечишься.
Ни единожды услышим мы:
Вы чьи будете, рысичи?
Что для вас почести:
В кудрях шлемы;
Разговоры о вас.
Всегда будем ей принадлежать
В этом мире Божьем.
[29] (с. 116).
Смысл текста Фестского диска предельно ясен. Народ «рысичей» был принужден оставить свою родную любимую землю, «Рысиюнию», неизбывной тоской по которой пронизаны строки этого повествования, вероятно, отпечатанного во множестве экземпляров. Ведь глиняный диск явно проштампован заранее установленными металлическими литерами! Это единственная книга, дошедшая до нас с тех далеких времен.
И вот резонен вопрос: почему же это изобретение столь глубочайшей древности осталось полностью забыто? Почему русские люди им больше не пользовались?
Вот каким преследованиям у нас подвергся следующий за автором Фестского диска «просветитель»:
«В чернокнижии, например, обвинялись Иван Федоров и Петр Мстиславец, основавшие типографию в Москве; типография была разгромлена и сожжена невежественной толпой, разумевшей печатную книгу “сатанинской” выдумкой» [183] (с. 65).
И это все потому, что:
«Христианство выработало не просто отрицательное, а злое отношение к черным магам, чернокнижникам» [183] (с. 65).
Так почему же у нас такое не приветствовалось? Может, помнили о причине гибели Атлантиды?
В альтернативу нашему столь странному нежеланию печатать книги следует отметить, что немногочисленные, с грехом пополам обученные грамоте писарчуки Запада тут же включились в книгопечатание. Почему они, а не мы оказались в этом вопросе в «передовиках»?
Вот, как теперь выясняется, где до изобретения печатного станка создавались ходившие в мире книги. Свидетельствует богословский словарь:
«Главными центрами книгописания были: Московская Русь с гор.: Новгород, Суздаль, Ростов; известны еще многие селения, доставлявшие рукописи в огромном количестве. По содержанию своему книги эти религиозно-нравственного характера, большей частью священные и богослужебные. Появившееся книгопечатание не ослабило деятельности переписчиков, ценившихся гораздо дороже печатной книги; еще XVIII век изобилует такими книгами…» [133] (с. 1386).
Почему? По какой причине столь ценилась именно написанная книга? Почему не желали наши пращуры переходить на станок?
Может быть, этот секрет заключается в катастрофе, постигшей родину печатного диска? Может, само книгопечатание некогда переполнило груз накопившихся у наших пращуров грехов?
Между тем не истерлась из памяти людей катастрофа, постигшая некогда погрязшую в открытом сатанизме Мартинику. Пассажиры самого последнего из отошедших от ее берегов кораблей подтверждают страшный разгул сатанизма, послужившего причиной смерти всех оставшихся в городе Сен-Пьер жителей. Постигшая этот остров колдунов и чернокнижников катастрофа оказалась внезапной и разрушительной. Судя даже по дате происшествия, она карала ведьм и колдунов, только что вернувшихся с горы Броккен, куда они летали на празднование Вальпургиевой ночи с тридцатого апреля на первое мая:
«Утром 2 мая 1902 года Мон-Пеле в считанные мгновения сжег более 40 тысяч обитателей города Сен-Пьер» [195] (с. 92).
Это случилось именно в данный момент потому, что:
«…ведьмы проводят свои шабаши на Вальпургиеву ночь (ночь на 1 мая). Это время считается лучшим для изгнания колдуний и вообще всех чародейских сил» [183] (с. 65).
То есть вулкан нежданно уничтожил колдунов и колдуний, только что возвратившихся с шабаша.
Есть примеры и иные: Содом и Гоморра, Вавилон и т. д.
Но даже и «пиратский Вавилон» на Ямайке, Порт-Роял, постигла точно такая же участь:
«…остров содрогнулся от мощных подземных толчков. В мгновенье ока дома превратились в груды развалин. Тут и там вспыхивали пожары. Все, кто остался в живых, обратились в паническое бегство. Мощные морские волны вторглись на сушу, превращая улицы города в стремительные реки. Огромная полоса прибрежного грунта вместе со значительной частью города исчезла в бездне разбушевавшегося моря… На дно пошли несметные сокровища: золото и серебро, товары в портовых амбарах и складах. Богатый город, в котором жизнь била ключом, исчез с лица земли.
Таким был страшный конец “пиратского Вавилона”»[83] (с. 123).
История всегда повторяется. Потому ее надо не просто знать, но и вовремя сделать после ее скрупулезного анализа правильные выводы, иначе все может кончиться весьма плачевно.
Но не только книгопечатание, по какой-то причине являющееся запретным плодом, лежит в основе произошедшей с древними жителями Крита катастрофы. Здесь стоит припомнить лабиринт с Минотавром, ежедневный облет острова на каком-то летательном аппарате, якобы сконструированном неким Дедалом, и многое иное, что, очень возможно, связано с чернокнижием. Ведь если какие-то фантастические подробности этой неразгаданной цивилизации так и остаются пока еще в области мифов, то сама произошедшая здесь катастрофа мифом уже не является. И произошла она именно здесь, судя по всему, вовсе не случайно.
Но вернемся к расшифрованному диску. Его содержание, судя по всему, повествует о вынужденном исходе славян со своей прежней родины в давшую им временный приют Пеласгию. Но родная страна, «Рысиюния», оставленная более половины тысячелетия назад, дорога сердцу «рысского» человека — от тоски по ней никуда «не денешься, не излечишься». И хоть прошло со времени исхода со своей земли столько долгих веков, все равно плодом вожделенного желания живущего в III тысячелетии до Р.Х. русского человека является возвращение на не вытравленную никаким временем из тоскующего по ней сердца родную, горячо любимую землю с названьем сладким — Русь.
Представителям иных народностей обычно все равно, где жить — лишь бы жилось сытно и беззаботно. Но только русский человек способен понять, что такое находиться вдали от родной земли и не иметь возможности туда вернуться. Доказательством тому — неизлечимая тоска белоэмигрантов по своей горячо любимой Родине, которая заставляла некоторых из них возвращаться, несмотря на грозящую им неминуемую гибель. Тоской по родной земле переполнены произведения художественной литературы, созданной за границей русскими людьми. Да и сейчас многие, уехавшие отсюда, и даже не совсем русские, никак не могут прижиться на чужбине: несмотря на многие преимущества зарубежного обитания, их постоянно тянет назад в Россию. На чужбине же они, как и прежде, продолжают чувствовать себя изгоями. И вот что еще достаточно убедительно подтверждает связь русской эмиграции со смыслом текста Фестского диска:
«История русской эмиграции знает немало ужасающих, порой неописуемых случаев страданий и гибели от тоски по Родине. Поток таких страданий, собранных в одной книге, может вывести из себя любого человека и произвести настолько страшное впечатление, что невольно вспомнится убеждение древних греков: нет худшего наказания, чем изгнание из отечества» [612] (с. 15).
Вот именно о страданиях по своему Отечеству мы и узнали из переведенного Гриневичем текста Фестского диска: какой же все-таки народ на планете имеет право отнести свою национальность к минойцам, создавшим древнейшую в Средиземноморье цивилизацию. Именно такой ТОСКИ ПО РОДИНЕ никогда не существовало в природе и не предвидится в будущем ни у одного народа мира, кроме нашего! Такого рода тоска является еще одним дополнительным аргументом, утверждающим нашу причастность к жителям легендарной Древней Греции. И вот как происходил этой цивилизации конец:
«Кносская держава находилась на вершине своего могущества, когда стихийное бедствие нанесло минойской цивилизации жестокий удар.
Взрыв вулкана на острове Санторин, лежащем в 110 км к северу от Крита, произошедший около 1450 г. до н. э., вызвал сильное землетрясение. До острова докатилась мощная взрывная волна, вызвавшая большие разрушения, и тут же следом за ней на северное побережье обрушились один за другим гигантские цунами… И, наконец, остров накрыла вызванная извержением огромная пепловая туча… Массовый падеж скота, вызванный гибелью пастбищ и заражением уцелевшего травяного покрова ядовитым фтором, содержащимся в продуктах вулканических извержений, должен был завершить постигшую минойскую цивилизацию страшную катастрофу, воспоминание о которой отразилось в хорошо известном предании о гибели Атлантиды» [29] (с. 92–93).
Не спасло и достаточно немалое расстояние до эпицентра извержения. В местных широтах преобладают северные ветра, а потому принесенным сюда ядовитым фтором были погублены леса, что явилось причиной невозможности восстановления лучшего в мире флота, обезпечивавшего безопасность в прошлом великой морской державы.
«Совершенно лишенный теперь защиты от нападения с моря, остров стал вскоре легкой добычей греков-ахейцев…» [29] (с. 93).
Их добычей, в конце концов, стала и легендарная Троя, и вообще вся Малая Азия, оставшаяся без серьезной защиты после падения своего западного бастиона.
И заменившая нашу свободную славянскую культуру несколько иная форма общежительства — культура рабовладельческая, изначально присущая исключительно греко-латинскому Западу, подтверждает и поведение ставших в данном регионе владычествовать ахейских государств:
«Очевидно, греки нередко совершали набеги на побережье Малой Азии и соседние острова и вывозили оттуда добычу — пленников» [226] (с. 52).
Совсем по-другому вели себя их враги — славяне, как нами выясняется, населявшие в те времена побережье Малой Азии (Малой России):
«Пока не обнаружено никаких упоминаний о женщинах, увезенных в рабство из Ахиявы, — например, из Пилоса, Микен или “семивратных Фив”. Наблюдается односторонняя экспансия: с запада на восток, из Ахиявы в Малую Азию, но не наоборот.
В XIII в. до н.э. эта экспансия стала обыденным явлением, напоминающим натиск норманнов на Францию, Британию и Ирландию в IX в. н. э.» [226] (с. 52–53).
Так что нравы Запада, существовавшие в те далекие эпохи, кардинально всегда отличавшиеся от нравов русского человека, очень распрекрасно теперь высвечивают национальную принадлежность в те времена враждующих группировок: греко-ахейцев (микенцев) и крито-минойцев (троянцев). А впоследствии: данов-готов и славян Западной Европы. О чем и сообщает Савельев, изучивший тот пласт древней литературы, который стал от нас сокрыт после захвата России большевиками:
«Трояне были, как и Эней, Славяно-Руссы. Они раньше назывались Пелазгами… По сказаниям Дареса и Дита, Троянам были известны: скульптура, живопись, механика, поэзия, музыка, комедия и трагедия, между тем как греки в то время знали лишь одну грабительскую войну, ее зверства и хитрости, поэтому Трояне называли греков зверонравными. Троянам и соседним родственным им народам была известна и письменность… Многие исследователи пришли к заключению, что Илиада была первоначально написана на языке славяно-русском и что автором этой поэмы был Дарес, он же Омир или Баян» [336] (с. 84).
Интересный момент, смена господствующей культуры Средиземноморья, именуемой минойской, на микенскую культуру повлияла и на смену половой ориентации жителей данного региона. Греков минойцев сменили некие греки дорийцы. Но кто это такие?
Вот как они выглядели со слов Гомера:
«дорийцы кудрявые» [303] (гл. 2, аб. 4).
То есть имеющие чисто хананейского образца завивающиеся негроидные волосы.
«…дорийцы — последнее иммигрировавшее в Грецию дикое горное племя — первыми ввели любовь к мальчикам как явление, признанное публично, заслуживающее уважения, как народный обычай» [9] (с. 197).
А «обычай» этот, что и понятно, — обычай Содомы и Гоморры, некогда уничтоженных за данный вид грехопадения всепожирающим огнем. Так что без б-га нечистот Ваал-Фегора, кумира аккурат этих самых хананеев, здесь никак не обошлось. Причем, расшифровка этого наименования совершенно отчетливо именно на их языке. Это имя их кумира:
«Происходит от еврейского фегор, или пеор (отверстие), использовавшегося в качестве прилагательного к имени Ваал. “Ваал-Фегор — б-г блуда”» [333] (с. 289).
То есть именно через это самое «отверстие» и введена этими содомитами хананеями-дорийцами любовь к мальчикам.
Не обошлось без этого же чудища аккаронского и насаждение в захваченной дорийцами стране проституции:
«Во времена Гомера побочная жена, наложница, в большинстве случаев купленная за деньги военнопленная, занимала относительно видное положение. Дети ее считались признанными отцом; несмотря на рабство матери, они были свободны… в IV веке до н.э. конкубинатка теряет свое равноправное с законной женой положение. Она только прислуга и так мало пользуется уважением, что господин может отдать ее внаймы другому за вознаграждение, то есть она может быть проституирована» [9] (с. 398–399).
Все последующие за данными изменениями нравов явления прекрасно описаны в античной литературе: дикие половые оргии именно в эпоху эллинизма просто поражают своим неистовством и размахом. И лишь много позднее время притонов и борделей прекращает император, на чьи годы правления приходится Рождество Иисуса Христа:
«Затем появилось знаменитое законодательство императора Августа, вероятно, наиболее решительная попытка половой реформы, виденная когда-либо человечеством» (там же).
Эта реформа:
«…заключается в признании внебрачных связей с морально-правовой точки зрения; они признаются значимыми для государства, главным образом, потому, что дают потомство. Вообще, вопрос о рождении детей составляет центральный пункт всего законодательства» (там же).
Здесь эпоха владычества в Греции «кучерявых», то есть хананейской внешности эллинов, заменяется эпохой правления Римской империи, чье древнее вероисповедание, в данный период торжествующее здесь, судя по всему, восходит к вероисповеданию Греции до вторжения сюда эллинизма. То есть до появления здесь хамитов, именуемых сегодня эллинами.
Библиографию см.: СЛОВО. Серия 1. Кн. 3. Когда крестилась Русь http://www.proza.ru/2017/05/10/1001
Свежие комментарии